Изучая произведения конаковских художников 1960-х годов, можно понять, почему рядом с обтекаемыми майоликовыми вазами, наборами для пива, кваса и другими изделиями, красивыми, удобными, но слишком модными, свойственными искусству именно тех лет, того отрезка времени, появились произведения, оказавшиеся авангардными, перспективными, характеризующими весь русский фаянс Конакова. Такими, например, были прекрасные детские наборы Н. Литвиненко 1964 и 1966 годов — оба очень простые по формам, рассчитанные на маленького владельца, светящиеся добротой и материнским теплом.
Несколько более строг по форме набор 1964 года. Роспись же его столь мягка, собранна по цвету и силе тона, столь виртуозна певучая линия, одним взлетом рисующая сидящую на ветке птицу, так уверенно объединяет теплый тон «брикетной» поливы подглазурную живопись с добавлением глазури, что в целом это лиричное произведение, построенное на полутонах, получилось и современным и глубоко национальным. В другом наборе, более округлом и даже приземистом по форме, центром и украшением всего ансамбля является кувшин. Роспись в духе народной игрушки удачно легла по форме, не перегрузив ее, а лишь подчеркнув. Игрушечность нарисованных петушков и цветов перекликается с реальной объемной матрешкой, входящей в набор в качестве солонки. Умело размещенные отводки придают произведению законченность.
Однако сила дарования Н. Литвиненко, национальное своеобразие ее творчества — не только в декоре, росписи. Художница, весь свой талант отдавшая Конаковскому заводу, производству, в равной мере обладает и мастерством скульптора — творца форм. Часто и в произведениях, полностью лишенных орнамента, чувствуется влияние народного искусства с его простотой, логичностью и утилитарностью. Это относится, например, к ее набору для молочных продуктов (1960). Кувшин — вертикальная доминанта набора — явно происходит от распространенной в крестьянском быту кринки. В мягкости переходов, наполненности и стройности форм всех изделий, выделении чуть отвернутого края, в массивных навершиях ощущается пластичный, грубоватый фаянс. И эта любовь к материалу, постоянное выявление его свойств — тоже от народного искусства, наполняющего все творчество Н. Литвиненко.
Колоритен творческий портрет Отария Гагнидзе. Жар кавказского солнца, щедрую зелень природы, синеву высокого неба, величавую неприступность родных гор — все переплавил в своем творчестве художник, создав, образно выражаясь, определенную ветвь в пышной кроне конаковского фаянса. Живя в Конакове почти два десятилетия, он не устает всем своим творчеством рассказывать о своей Грузии, но рассказывать по-русски, по-конаковски. Его произведения, уходя корнями в древнюю культуру Грузии, несут черты современного русского фаянса, они стали частью искусства конаковцев. Гагнидзе работает много, напряженно, создавая формы столовых и кофейных сервизов, различных наборов, сахарниц, ваз, пепельниц, масленок, стаканов и других предметов, никогда не изменяя своему главному увлечению — майолике. В цветовом строе его произведений, в неуловимых особенностях форм — авторское своеобразие. Он любит поливы насыщенных цветов, часто серых, черных, красных. Цветочные орнаменты у него крайне редки.
В 1961 году Гагнидзе создал овальную (неправильной формы) сухарницу, декор которой решил в коричневой и желтой поливе. В этом произведении простыми средствами художник добился необыкновенно выразительного образа. Название сухарницы «Солнце» оправдано. Вещь тиражировалась заводом в большом количестве, и каждый раз на сухарнице по-разному лучилось и сияло солнце. На контрасте черного, красного и серого построил Гагнидзе колорит набора для ягод (1963).
Столь же интенсивны по цвету и контрастны глазури, покрывающие его конфетницы (1967). Часто в майоликовых изделиях художник применяет рельеф, например стаканы с рифлением (1966), прибор для молока «Дымка» (1966), пепельницы, фруктовый набор (1964), кашпо (1964). Хороши тарелочки «Олени» с рельефом-сграффито, выпускавшиеся заводом в разных поливах в 1962 году.
Увлекаясь экспериментами с поливами, поисками новых эффектов потечной глазури, Гагнидзе вместе с тем уделяет большое внимание технологичности своих произведений, выполнимости их в производственных условиях. Его вещи, яркие, своеобразные, часто сходят с заводского конвейера и доносят до покупателя большое искусство конаковского мастера.
Молодые художники О. Белова и Г. Вебер, тонко чувствующие «душу» фаянса, любящие народное искусство, после творческой поездки в Среднюю Азию, находясь под ее впечатлением, создали произведения красивые, оригинальные и... очень конаковские. Позже Вебер говорил об этом: «И что бы художник ни изучал — искусство ли Прибалтики и Западной Европы или искусство Средней Азии,— его произведения будут нести в себе его, художника, убеждения и взгляды. А если они сродни его народу, то и произведения его должны быть народны».
Конаковские художники в 1960-х годах стремились сделать свои изделия простыми, пластичными, удобными и национальными. Это было перспективной линией развития конаковского фаянса. И лучшие произведения тех лет утверждали эту тенденцию. Таковы работы Литвиненко, Гагнидзе, Садикова, конфетницы-пиалы Вебера и Беловой (1960—1962), ее набор для салата или чайный сервиз с большими чайниками, расписанный В. Беляковым. Очень удачными оказались работы Беловой — деколи «Восточный базар» (1960), в которых она не побоялась изобразить целые сценки с людьми и животными, но решила их так остро, обобщенно, декоративно, что они не стали бытовой иллюстрацией, а органично слились с фаянсовой посудой. С середины десятилетия конаковский фаянс все чаще стал украшаться цветами. Цветочный декор всегда был излюбленным в народной керамике, в русском фарфоре и фаянсе. Любовью пользовались цветы и у конаковских художников. Лишь в первой половине 1960-х годов, когда утверждались новые принципы в искусстве, о цветах на время забыли. Понятно, что, оставив эту тему на какие-нибудь пять лет, конаковские мастера снова охотно вернулись к ней. Однако, сравнивая цветочные орнаменты на конаковском фаянсе 1950-х и второй половины 1960-х годов, видно, каким огромным периодом для творческого роста оказались эти пять лет. Изменились не только величина цветов, колорит росписи, изменился сам принцип цветочного орнамента, во многих случаях даже исчез раппорт, ранее казавшийся столь необходимым. Живописцы переосмыслили изображение цветов, приблизя его к фаянсу, сделали более обобщенным и декоративным. Объектом пристального изучения художников стали такие произведения, как альтермановский «Шиповник», из живописных росписей были исключены измельченные, порою натуралистические растительные мотивы, тонкие травки-завитки, из декора окончательно исчезло золото. В новых росписях восторжествовали крупная декоративная форма, широкий свободный мазок, соединение подглазурной техники и росписи глазурями. Фаянс по характеру своего живописного убранства стал сильно отличаться от фарфора.