Бурилов Ф. Три встречи. Директора Завидовской птицефабрики Петра Тимофеевича Кашкина я знаю давно. Это деятельный, активный, глубоко партийный и принципиальный человек. Очень общительный, простой, откровенный.
С ним интересно встречаться и беседовать. Он не повторяет общеизвестных истин, считая их само собой разумеющимися. Говорит о том, что его радует и волнует, что огорчает и острой болью отзывается в сердце.
А волнуется этот человек частенько. Ничего не делает равнодушно. Ему в тягость холодная рассудочность. Он лучше чувствует себя в постоянных хлопотах и заботах. Этим заботам отдается целиком, с головой уходит в них. Отдых себе дает только дома, в семье, в обществе доброй и чуткой Анфисы Алексеевны — жены и друга, и своей любимицы — девятилетней внучки Наташи.
Много забот у директора коммуниста Петра Тимофеевича Кашкина! Под его началом большое и сложное хозяйство, почти тысячный коллектив рабочих и служащих. На его плечах — большой растущий поселок. В поле зрения П.Т. Кашкина производственная и культурная жизнь завидовских птицеводов, доярок, механизаторов, специалистов — всех, кто трудится здесь. Да еще общественные обязанности... Петр Тимофеевич — член бюро Конаковского горкома партии, член партийного комитета птицефабрики, депутат областного Совета. И везде он активен и заботлив, выступает умелым организатором и вдумчивым воспитателем. К его советам прислушиваются. Его мнение авторитетно, потому что люди уважают такого коммуниста.
Но есть люди, которые считают Кашкина слишком строгим. Это те, у кого совесть нечиста,— прогульщики, пьяницы, разгильдяи. К таким директор строг, потому что, как он считает, строгость нужна для наведения порядка во всем — и в хозяйственной и в воспитательной работе.
Что касается людей с чистой совестью, то они с открытой душой идут к Петру Тимофеевичу за советом и помощью, разговаривают с ним, как со старшим товарищем, облеченным высоким доверием Коммунистической партии и Советского государства. Идут и знают: он выслушает, ежели требуется помощь — поможет, даст дельный совет. Кашкин обладает еще одним весьма ценным качеством.
Он новатор. И это новаторство, десятки раз обдуманное и сердцем проверенное, привносит всюду. Кашкин далеко смотрит вперед, думает не только об увеличении производства сельскохозяйственных продуктов, совершенствовании технологии, но и о культуре, быте людей — самой ценной производительной силе социалистического общества.
Писать о Кашкине интересно, но трудно. Трудно потому, что многообразен круг его занятий, его планов и задумок. О таких людях в кратком очерке всего не расскажешь. О них надо писать объемные книги.
Я расскажу лишь о трех встречах с Петром Тимофеевичем, приведу три небольших эпизода, которые, быть может, хоть в какой-то мере прольют свет на характер, на дела и заботы этого душевного и обаятельного человека.
Первая встреча... Было это десять лет назад. Петра Тимофеевича Кашкина, тогда директора Бологовского зоотехникума, срочно вызвали в Калинин. Причину вызова не объяснили. «Приезжайте, здесь скажут»,— последовал ответ.
У Кашкина невольно сжалось сердце. «Наверное, переводить будут»,— подумал он. Ему было жаль уезжать из Бологого, где его заботами были созданы хорошие условия для занятий, производственной практики и жизни будущих зоотехников. Но вызов есть вызов. Надо ехать.
Его принял заместитель председателя облисполкома. Он коротко объяснил цель вызова и тут же повез Кашкина в Завидово.
Петр Тимофеевич осмотрел хозяйство здешних малосильных колхозов, и на душе у него стало тоскливо.
— Вот и примешь все это,— сказал ему заместитель председателя облисполкома.— Потом начнешь новую птицефабрику строить. Тебе доверяем самое важное дело.
Кашкин сдвинул фуражку на затылок, подумал про себя: «Да, придется покряхтеть немало с таким наследством»,— а вслух сказал твердо:
— Что ж, если доверяете, я согласен.
Возвратившись вечером в Калинин, он позвонил в Бологое жене:
— Милушка, собирайся! Поедем в Завидово. Строить птицефабрику будем.
Анфиса Алексеевна, сердцем предчувствовавшая эту перемену, тихо ответила:
— Ладно... Переезжать так переезжать.— И, вздохнув, положила трубку.
...Директор не существующей пока птицефабрики переживал трудные времена. Не было ни помещений для инкубации и выращивания цыплят, ни цехов для взрослой птицы. Не было и людей. В наличии лишь запущенные до основания земли, крохотные фермы с тощим, непродуктивным скотом.
Но Петр Тимофеевич, уже имеющий за плечами большой опыт хозяйственного руководства, не опустил руки. Он тщательно осматривал хилые помещения, подыскивая то, что можно хотя бы временно приспособить для содержания кур. В худеньком, продуваемом всеми ветрами бараке размещал прибывших сюда девушек — выпускниц шишковской средней школы, всем классом изъявивших желание работать птичницами. Подолгу беседовал с теми, кого волею судеб заносило в эти края. К заезжим директор относился осторожно: не хотелось, чтобы в молодой, не сложившийся еще коллектив попали любители «длинного рубля», лодыри и пьяницы. Лишь некоторых пришельцев взял на работу, а большинству отказал.
В те дни я по делам редакции газеты приехал в деревушку Мокшино, где намечалось строить птицефабрику и поселок птицеводов.
Петра Тимофеевича узнал по черному, видавшему виды кожаному пальто, которое служило ему защитой от ненастья и холода. Вид у директора был озабоченный. К нему то и дело подходили люди, спрашивали, советовались, что-то просили, в чем-то убеждали. Он, точно регулировщик на большой магистрали, указывал, разъяснял, требовал.
Первые шаги своей директорской деятельности Кашкин помнит хорошо. Их забыть невозможно. С чего начинали? Со строительства сборных щитовых домов. Приобретали их через колхозы. Им разрешалось покупать, а государственным предприятиям — нет. Все-таки строили и размещали людей.
То было время усиленного насаждения так называемой пропашной системы, строгого декретирования хозяйственной деятельности. Кашкин как мог противился таким методам, но все же вынужден был сеять кукурузу, бобы, свеклу и другие, несвойственные нашей зоне культуры. Ругался, негодовал, но сеял. Он показал мне тогда участок чахлой кукурузы, что сиротливо болталась на ветру возле шоссейной дороги, ведущей в Козлово.
— Специально посеял!.. По приказу!.. Пусть посмотрят руководящие товарищи, как мы впустую занимаем земли, понапрасну тратим деньги и труд,— с горькой иронией говорил он.— Я лучше посеял бы здесь пшеницу или рожь. Даже опальный овес дал бы здесь центнеров 12 на гектаре.
В районе и области П.Т. Кашкина считали строптивым, несговорчивым, упрямым. Его не раз вызывали на заседания для соответствующего внушения. Возвращался он домой расстроенным, но стоял на своем — хотел вести хозяйство разумно, расчетливо, с пользой для государства.
Правда жизни была на стороне директора Завидовской птицефабрики. За эту правду воевал. Ее отстаивал коммунист Кашкин...
Вторая встреча... Мне много раз доводилось встречаться с Петром Тимофеевичем. За редким исключением то были мимолетные встречи. Увиделись где-то в пути или на собрании актива, конференции, обменялись рукопожатиями, перебросились парой фраз и — разошлись. Не всегда ведь есть возможность побеседовать по душам.
Правда, о делах на птицефабрике я знал из сообщений печати. Восторгался тем, что Кашкин с присущей ему энергией и твердостью преодолевает трудности роста, вместе с птицефабрикой и сам растет, совершенствует свои знания и опыт. О нем стали говорить как о рачительном хозяине, замечательном организаторе и заботливом воспитателе коллектива.
В один из предвесенних дней 1966 года в печати был опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении передовикам сельского хозяйства звания Героя Социалистического Труда. В числе удостоенных этой высокой награды был и Петр Тимофеевич Кашкин.
Все сердечно поздравляли его, желали крепкого здоровья и успехов в труде. А вскоре люди узнали, что коммунист П. Т. Кашкин избран делегатом на XXIII съезд партии. Оттуда он вернулся с добавкой бодрости и энергии, много рассказывал о своих впечатлениях, делился планами на будущее. На лацкане его парадного пиджака сияли Золотая медаль «Серп и Молот» и орден Ленина. Это ему вручили в Кремле.
В один из летних вечеров довелось мне побывать у Каш- кина. Петр Тимофеевич радушно пригласил к себе на квартиру. Поднимаемся на третий этаж двенадцатиквартирного кирпичного дома. Незадолго до этого перебрался сюда директор из старого щитового домика, где жил с семьей более семи лет. Возле нового дома аллейки молодых лип и тополей, разбиты клумбы. Чувствуется, что здешние жители любят и ценят красоту. Хозяин показал свои награды — орден Ленина и Золотую медаль. И тут же в коробочке боевые ордена — Красного Знамени, Красной Звезды и медали. Эмаль на орденах уже поистерлась — вместе с владельцем они побывали во многих боевых переделках.
— Эта награда мне особенно дорога,— с чувством сказал Петр Тимофеевич, указывая на орден Красного Знамени.— Получена она в Сталинграде, в девятьсот сорок втором. Горячее было время! Враг по трупам своих солдат нагло лез вперед. Мы ожесточенно оборонялись, не раз ходили в контратаки. Крови пролили немало. Вот она, отметина тех дней!..— Кашкин показал огромный шрам на руке.— В одной из контратак встретился с фашистом. Хотел он пырнуть меня штыком. Я поймал штык рукой, отвел смерть. А немца прикончил. Зол я был тогда за гибель политрука Пети Нетутина, раздавленного в тот день гусеницами вражеского танка. Ну, мы сполна рассчитались с фашистами за Петю и других боевых товарищей.
Петр Тимофеевич извлек из стола пожелтевший газетный лист. Напечатан очерк «Командир роты». «Бойцы роты лейтенанта Кашкина,— писала фронтовая газета,— стояли насмерть, не уступили врагу ни пяди родной земли. Мужество и находчивость в сложной боевой обстановке проявлял командир роты, вдохновляя бойцов на героизм и подвиги...».
На войне Кашкин прошел большую школу испытаний на стойкость и мужество. Не раз лицом к лицу встречал смерть. Вернулся с фронта майором, возмужавшим, глубже, полнее понимающим смысл слова «Родина». Ее кровный сын служил ей верой и правдой.
Ей, Родине, великому делу коммунизма служит коммунист П.Т. Кашкин и поныне. Свидетельство тому — Золотая медаль Героя Социалистического Труда, признанный авторитет и уважение всех.
Третья встреча... С утра метеослужба обещала жаркую погоду. «Во второй половине дня в центральных районах возможны ливневые дожди»,— предупреждали синоптики. Похоже было, что их предсказания сбудутся. По улице гулял порывистый ветер, и на небе уже плавали тонкие серые облачка. Сильно парило.
Петр Тимофеевич с тревогой посмотрел на затягивающийся горизонт и сказал:
— Хоть бы немного постояла хорошая погода! Хлеба-то вон какие вымахали — комбайны захлебываются. Рожь перестаивает, ячмень и пшеница подошли. А тут дожди...
Легко поднявшись по лестнице на второй этаж, он по- юношески быстро прошел в кабинет, сел за стол, начал просматривать бумаги.
— Всю жизнь не любил бумаг! —Кашкин поднял голову, поглядел на нас и с воодушевлением сказал: — Живая работа куда веселее! Поговоришь с людьми, даже побранишь иногда какого-нибудь пьяницу или разгильдяя и чувствуешь, что полезное дело делаешь. И пашут, и сеют, и убирают, и птицу выращивают люди, а люди-то разные. Одни хорошо работают, другие норовят сделать поменьше, а урвать для себя побольше. Есть пьяницы, прогульщики, да и воры еще не перевелись. Как изжить это зло? Какие средства изобрести, чтобы под корень вытравить все это,— вот о чем надо заботиться.
На столе зазвонил телефон. Кашкин поднял трубку, послушал, о чем говорили на другом конце провода. По лицу его пошли красные пятна. Еще заметнее стало нервное подергивание головой — неизгладимый след минувшей войны.
— Не дают вагонов, говоришь? — сказал он.— А ну-ка передай ей трубку... Здравствуйте! Кашкин говорит. Что же это вы, дорогие товарищи, срываете все наши планы? Когда вы должны подавать вагон под погрузку? К восьми часам утра! А вы что делаете? Только к трем!.. Разве это порядок?!— Положив трубку, Петр Тимофеевич вынул платок, утер вспотевшее лицо, заговорил вновь: — Вот как у нас бывает! Тратим время, транспорт и людей зря держим на станции, большие издержки несем, а люди никак не могут понять простой истины о том, что договорные обязательства выполнять надо...
На улице нещадно парило. Ветер гнал с юга синюю тучу. Она полукругом нависла над полями. Сначала глухо, а потом все отчетливее стал погромыхивать гром.
— Эх, никак дождь все-таки собирается! — огорченно сказал Кашкин, поглядывая на тучу.— А мы комбайны послали на ржаное поле. До вечера они много сумели бы убрать! — Встав из-за стола, он предложил: — Давайте съездим к комбайнам, посмотрим, как идет уборка.
Директорская «Волга» вырвалась на асфальтовое шоссе и понеслась в сторону Конакова, на угол поля, где натужно урчали комбайны, с трудом прокладывая путь в плотной стене спелой ржи.
— Видишь, какая она, матушка, уродилась нынче! На первой скорости и то машины еле-еле идут,— заметил Кашкин.— По 25—30 центнеров намолачиваем...— Он опять с тревогой взглянул на небо: — До вечера хоть бы постояла погода! Ребята сумели бы выбраться на взгорок. Уж больно плотная рожь-то! А ведь она осенью была скошена на травяную муку. Она уже себя оправдала, а теперь еще одарила добрым урожаем.
Кашкин рассказал, что специалисты управления сельского хозяйства предупреждали: скошенная озимь не дает хороших хлебов, и не надо рисковать. А Кашкин все же рискнул, скосил раскустившуюся озимь на травяную муку. Убедился, что на хорошо удобренных землях это можно делать без особого ущерба. Хозяйство получило большую выгоду. Кашкин показал участок ржи возле дороги, где озимь скашивалась дважды — осенью и весной. Конечно, урожай будет поменьше: центнеров этак 10 с гектара, но ведь это все-таки хлеб, да и немалый!
Пока стояли на обочине и разговаривали, комбайнеры намолотили полные бункера зерна, начали разгружаться.
— Ну, ребята, старайтесь. Да смотрите, чтобы жать на низком срезе! Берегите каждый колос. Пять колосков на квадратном метре — это полцентнера зерна на гектаре. Вы знаете об этом, но напомнить еще раз не мешает...
— Сделаем как надо! — ответил за всех комбайнер Долгов.— Не новички ведь, не первый год работаем.
Кашкин попросил шофера завернуть на участок пшеницы, что стояла плотной стеной у дороги. Директор потрогал спелые, точно литые колосья, удовлетворенно заметил:
— И тут под 30 будет. Хороша уродилась Мироновская! Отблагодарила за труд земледельцев.
Затем он осмотрел поле, где шумел на ветру удивительно высокий и плотный овес, прошелся возле участка моркови. Посевы радовали его. Ведь тут заложен большой труд большого коллектива. Уборка венчает труд земледельца — эту истину директор знает хорошо. Правда, его беспокоила неустойчивая погода. Хлеба перестаивают, надо торопиться с уборкой, а тут дожди...
Темная туча наползала все ближе. Часто сверкали молнии, раскатисто гремел гром. На землю упали первые крупные капли дождя.
— Ах, черт, сорвет всю работу! — с досадой проговорил директор, подъезжая к поселку.
Едва Кашкин возвратился к себе в кабинет, как над дверью замигала электрическая лампочка. Вызывала междугородная. Разговор был недолгим.
— Говорят — надо организовать работу комбайнов в две смены. Знаю, что надо! Надо, да не выходит! Как наладить двухсменную работу комбайнов, когда и в одну-то смену они не работают? Вчера был проливной дождь, сегодня опять дождь!..
В комнате посветлело. Туча уползла на северо-запад, и дождь прекратился. День клонился к концу.
Вот что,— проговорил Кашкин.— Уборка сорвалась, давай посмотрим новый Дом культуры, зайдем в нашу «поликлинику» — новый медицинский пункт. Посмотришь наш поселок. Наверное, и не узнаешь его. В городских условиях живут люди. Благоустроенные квартиры со всеми комму нальными удобствами: водопровод, центральное отопление, ванны, газ...
Поселок действительно стал неузнаваем: в центре его выросли средняя школа с интернатом и столовой, магазины, Дом культуры, детский сад, медицинский пункт, приемный пункт комбината бытового обслуживания, баня, парикмахерская. Все это появилось совсем недавно. Прежняя деревушка Мокшино совсем затерялась. О ней уже и не вспоминают. Разве только для сравнения с тем, что было и что есть сейчас.
— Видишь ряды новых двенадцатиквартирных домов? — Петр Тимофеевич протянул руку к шоссе, где возводились двухэтажные дома с балконами.— Будет новая улица — Московская. Да и не одна еще улица появится здесь.
...Мы стоим перед обелиском Славы, возведенным в центре молодого парка, разбитого за Домом культуры. На белом обелиске — имена земляков, отдавших жизнь за Родину на фронтах войны. И каждый житель поселка помнит, что сегодняшнее счастье добыто дорогой ценой и его надо беречь как святыню.
По дорожке молодого парка идем в Дом культуры. Над внешним и внутренним оформлением его работали опытные художники. И зал на триста кресел, и фойе, и все остальные помещения отделаны со вкусом и любовью.
В малом зале, что на втором этаже, будут оборудованы витрины, стенды о росте и развитии птицефабрики, о передовиках и новаторах. Здесь есть о чем рассказать! Птицефабрика ныне располагает отличными механизированными цехами по производству птичьего мяса и яиц. В 1968 году она дала Родине 23,5 миллиона яиц (по двести штук от несушки) и 600 тонн мяса. С каждым годом возрастают урожаи зерновых культур, картофеля и моркови, надои молока.
Птицефабрике присвоено звание предприятия высокой культуры. В юбилейном году коллектив занял первое место в соревновании птицефабрик Российской Федерации. В канун пятидесятилетия Великого Октября коллективу присуждено памятное юбилейное Красное знамя.
«Воля и труд человека дивные дивы творят»,— писал Н. А. Некрасов.
Думаешь обо всех этих изменениях, и на сердце становится радостно. Наверное, такую же радость вызывают они в душе каждого, кто видел, что было тут раньше и что стало теперь.
Я вижу, как идет по поселку Петр Тимофеевич Кашкин, придирчиво хозяйским взглядом осматривает все, что встречается на пути. И перед его мысленным взором вырастает благоустроенный Птицеград с ровными рядами домов, асфальтированными улицами, парком, фруктовым садом и яркими газонами. И люди — такие же, как сейчас, трудолюбивые, но более образованные, культурные, сознательные.
«И не то еще будет! — думает про себя П. Т. Кашкин.— Для того трудимся и живем, чтобы богаче была жизнь, чтобы земля наша облагораживалась, становилась краше».
Бурилов Ф. Три встречи из Кн.: Герои труда - Калининцы - Москва, 1970. – С.224-233